я так много слов берегу для тебя
19March

семь лет назад поставили огромную тарелку с рисовой кашей: тающий остров масла тает в липком белом море. уходи под воду, масляная атлантида. никто не спасется. белые дворцы с молочными чешуйчатыми крышами, ступенчатые храмы с высокими дверными проемами, прикрытые струящимися занавесами, золотые огромные статуи, мраморные лестницы, серебряные скамейки, утопающие глубоко в море – все уйдет туда. прозрачные морские волны уже лижут уступы храмов, мечутся люди, плачут дети. грабители тащат драгоценные, из душистого дерева, сундуки, роняют, развевается ворох летучих книг. ничего не пригодится, ничего не понадобится, никто не спасется, все скользнет в теплые прозрачные волны. раскачивается золотая статуя, с тоской глядя на восток.
-не играй с едой, Галя!
съев погибшую атлантиду, дочиста выскребя ложкой море, сунула губы в чашку с чаем, и поплыли масляные пятна.
-молодец, вот тебе конфетка!
сказала «спасибо», ощупала в кармане спичечный коробок с сокровищем и пошла в кровать – жалеть папу и думать о своей жизни. никто не смеет плохо говорить про папу. никто ничего не понимает. до сих пор.

с тех пор атлантиды не стало.
с тех пор ничего не изменилось.

более белая боль
это понятно, это правильно
они мне знакомы: маленькие сияющие бисеринки, сами по себе висящие в черной пустототе. лежишь в постели и хочешь заснуть, ноги у тебя сами по себе начинаются расти вниз, вниз, а голова - вверх, вверх, до черного купола, все вверх, и раскачивается, как верхушка дерева в грозу, а звезды песком скребутся о голову. а вторая я, внутри, все съёживаюсь, съеживаюсь, сжимаюсь, пропадаю в маковое зернышко, в острый кончик иголки, в микробчика, в ничто, и если меня не остановить, я совсем туда уйду. но внешняя, сосной раскачиваюсь, расту, чиркаю голову по ночному куполу, не пуская маленькую уйти в точку. и эти две меня одно и тоже. и это понятно, это правильно.